Прикосновение горячих пальцев окончательно внесло разброд в беспорядочно скачущие мысли. Дин придвинулся ближе, взял мои руки в свои, осторожно погладил их и поцеловал в середину ладони, отчего меня словно ударило током. Он снова заглянул мне в глаза:
— Чего ты так боишься?!
— Не знаю, — совсем беспомощно пискнула я, не в силах отвести взгляд.
— Надеюсь, все же не меня? — Дин приблизил свое лицо — дальше некуда, от его полыхающих золотом зрачков меня бросило в жар. — Кое-кому на этом свете и впрямь стоит меня всерьез опасаться, но только не тебе! Ты отвоевала у судьбы мою жизнь, теперь можешь изменить ее.
— Как?! — Я все еще пыталась унять внутреннюю дрожь.
— Добавить в нее смысла, тепла, света и радости.
— Обещать могу разве что полное отсутствие скуки.
— Что угодно — если хочешь…
— Ты еще сомневаешься, дурачок! — Я все-таки стряхнула оцепенение и уткнулась в его плечо. — Только вот насколько большую порцию радости ты сможешь выдержать?
— Заодно и проверим, — усмехнулся Дин, лукаво щуря переливчатые глаза и обнимая меня за талию. — У тебя ведь есть уже опыт моего воскрешения, в случае чего…
— Вот спасибочко!!! Вряд ли мне снова захочется в этом упражняться — то еще развлечение!
— Так и бросишь валяться бесхозным трупом? — скорбно вопросила моя воплощенная мечта, состроив соответствующую физиономию и ненавязчиво распуская шнуровку на вороте моей рубашки.
Я пожала плечами:
— Знать бы наверняка, что оно того стоит!
— Что ж, придется подыскать самые весомые доводы… Сколько у меня попыток?
— А на сколько здоровья хватит? — окончательно расшалилась я.
— А насколько старалась, когда лечила! — парировал этот нахал, в свою очередь пожимая плечами.
— Это я же еще и крайняя?! — успело-таки прорваться мое искреннее возмущение, прежде чем Дин мягко взял меня за подбородок и поцеловал в самый уголок губ, отчего я как-то сразу потеряла нить разговора.
Он отвел с моего лица распустившиеся пряди волос и, целуя в шею, спросил шепотом:
— До сих пор боишься?
— Сейчас еще больше, — призналась я и, отвечая на удивленный взгляд, пояснила: — Потому что совсем не могу сопротивляться.
— А это настолько уж обязательно?
— Конечно — хотя бы из вредности!
— Может, лучше в другой раз побольше повредничаешь, а сегодня как-нибудь обойдемся?
— Так ты успел и на другой раз губы раскатать?! — весело изумилась я. — Вот уж кто от скромности не умрет!
— В мире и без того найдется от чего умереть, но у меня другие планы, — хмыкнул Дин, временно выпуская меня из рук.
Он прищелкнул пальцами, закрутил в воздухе изящный быстрый пасс — и я восхищенно ахнула: над нашими головами тут же опрокинулся плотный матово-серебристый купол, отгородивший мою «норку» от остального пространства.
— У моих друзей слишком острый слух, — пояснил принц.
Несколько долгих мгновений он просто сидел, молчал и смотрел, видимо давая мне возможность опомниться и отступить, но потом порывисто привлек меня к себе…
Даже в самых смелых мечтах я не представляла, на какую нежность он может быть способен! Каждое позволенное прикосновение, каждую новую ласку Дин принимал с трепетом и признательностью, как долгожданный дар, чутко реагируя на малейший перепад моих эмоций и предугадывая желания. Он словно обволакивал меня своим теплом и дыханием, я уже просто плавилась в его руках, все больше ощущая себя тающей льдинкой, подхваченной стремительным и бурным весенним потоком… а желание вредничать почему-то начисто пропало, причем довольно быстро…
До чего же не хочется открывать глаза! Да в общем-то в ближайшее время и незачем: на ночь глядя никто из нас никуда не собирался, а уж учитывая разбушевавшуюся после заката метель — и подавно, так что можно было и дальше продолжать мурлыкать, уютно устроившись на широкой груди, млея от плавных поглаживающих движений горячих ладоней.
— Тэйли…
Не слово — скорее вздох.
— Мм?
— Все повторяется.
— ???
— Ты снова пригрелась у меня на груди.
— Так то была совсем другая страшная история — только к ночи вспоминать!
Я невольно передернула плечами, стараясь избавиться от возникшего вдруг ощущения, что вдоль всего позвоночника бодро галопирует вразнобой миллиона полтора самых отборных ледяных мурашек.
— И чему ты так загадисто улыбаешься? Я настолько смешно выгляжу, когда сплю?
— Ничего не смешно, а очень трогательно и беззащитно, как ребенок. Не замерзла?
— Шутишь?! — От него веяло теплом, как от хорошей печки, так что воспоминания о лежащем где-то рядом одеяле даже в голову не шли.
— Вовсе нет — огонь давно погас.
— Да на тебе же пирожки жарить можно!
— Что-то не пойму — это хорошо или плохо?
— Это просто из-з-зюмительно: такая грелка во весь рост!
— Значит, я для тебя всего лишь удобная грелка?
Ну вот, уже и обиделся. Как маленький, ей-богу! Я нежно провела рукой по его щеке, волосам, разгладила кончиками пальцев тонкую морщинку между принахмуренными бровями, коснулась плотно сжатых губ:
— Не «всего лишь», а «еще и», а это две большие разницы! Просто я хорошо умею находить и ценить положительные моменты.
Он только вздохнул, снова прижимая меня к себе. На некоторое время мы притихли. В этот раз первой не выдержала я:
— И в честь чего ты меня так пристально рассматриваешь?
— Не верю своим глазам.
— Что, все настолько уж страшно выглядит?