Как бы дико это ни звучало, но у меня в голове не было ни единой мысли плюс полное безразличие ко всему происходящему, в том числе и к собственной судьбе. Слишком уж часто за последнее время перепадали удары по больному… Даже удивительно, что мое вдребезги расколотое, измученное и основательно посыпанное солью сердце вообще до сих пор способно как-то выполнять свои прямые обязанности!
Говорят, свыше не посылают испытаний больше, чем человек способен вынести… Что ж, им наверху, конечно, виднее, и через какое-то время, возможно, я и смогу объективно взглянуть на происходящее, но не сегодня…
Меня деликатно потрясли за плечо. Это Ургун, отрядный шеф-повар, не дождавшись моего появления, лично доставил мне обед и пытался обратить на себя внимание. Принесенное, как всегда, имело сверхаппетитный вид и запах, но сейчас меня только сильнее замутило. Дожила, поздравляю…
— Спасибо, уважаемый! — Я кое-как выдавила виноватую улыбку, сделав над собой неимоверное усилие. — После, ладно?..
Широкое лицо, выдубленное солнцем и ветром и украшенное густыми седыми усами, совсем помрачнело. Ургун покачал головой, но ничего не сказал и вышел.
Больше меня никто не тревожил. В костре тихонько потрескивали поленья, боль в ноге поутихла и стала вполне терпимой, усталые глаза начали закрываться сами собой… Милосердное забытье наконец одолело меня, давая желанную передышку.
— Любуешься?!
Голос, очень знакомый, только насквозь пропитанный едким сарказмом, заставляет меня сильно вздрогнуть. Хочу переспросить, о чем, собственно, речь, но не могу и рта открыть… Между тем окружающая мгла, заполненная беспорядочно мелькающими белесыми пятнами, постепенно редеет, и становится ясно, что Дрогар — а это именно ему принадлежит непонятная реплика — обращался вовсе не ко мне. Сейчас вид у нашего мачо, всегда вылощенного и подтянутого, далеко не товарный: на «фейсе» — явные следы грубого физического воздействия, одежда во многих местах разорвана, оружия, само собой, нет; руки связаны за спиной, ноги стянуты своеобразными колодками.
Выражение лица недвусмысленно говорит о том, насколько тяжелым в общении он становится под этакое настроение, но, поскольку вряд ли удастся выкорчевать столб в полтора обхвата, к которому его накрепко прикрутили почти километром добротной кожаной веревки, пленнику остается лишь стоять навытяжку и давать волю своему красноречию. В настоящий момент он с вызывающе-наглой усмешкой меряет взглядом своего собеседника.
— Было бы чем! — холодно парирует принц.
Его закутанная в плащ фигура замерла в нескольких шагах от вышеупомянутого столба, лишь размеренное похлопывание по раскрытой ладони каким-то свитком оживляет статичную картину. Впечатление такое, что предводитель заскочил в шатер, в котором поместили главаря заговорщиков, так, между прочим — почему бы и нет, раз уж все равно шел мимо?!
— Ну как же, как же… А поторжествовать над разоблаченным врагом, а изречь нечто возвышенное и мудрое, что войдет потом во все летописи в назидание потомкам?! А самому приложить монаршие ручки к орудиям пыток, чтобы лично выдоить из главного предателя самые ценные сведения, которыми прочая мелкая шелупень просто не располагает?
— Можно и помудрить. Например, по поводу того, что никакие обереги не спасут от собственного предательства. Что же насчет прочего… Если очень уж хочешь, могу найти время для старого друга и впрямь приложить ручки, только, уверяю тебя, у моих мастеров по дознаниям гораздо более мягкие методы работы, нежели у меня, так что советую хорошо подумать!..
— Неужели?! — Разбитые губы кривятся в наигранной усмешке. — А такой всегда был добрый мальчик, даже выпавших птенцов по родным гнездам рассовывал!
— Почему «был»? — пожимает плечами принц. — Менять отношение к птицам не было причин, а вот к людям… Ты по-прежнему хочешь иметь дело со мной?
Видимо, в его неподвижном взгляде Дрогар улавливает нечто новое для себя, потому что, вопреки ожиданиям, оставляет вопрос без ответа, лишь дергает плечом и несколько меняется в лице.
— Кроме того, — продолжает принц все тем же равнодушным тоном, — мы допросили ту самую шелупень, и я могу тебя порадовать: они оказались гораздо более осведомленными, чем ожидалось… а уж те четверо, которых мы перехватили на выезде из леса, вообще клад!
Пленник снова меняется в лице, потом непонимающе хмурится и буравит принца недоверчивым взглядом. Тот едва заметно усмехается в ответ:
— Вот именно — ваша очередная магическая уловка в очередной раз не смогла отвести глаза «видящей»! Что же касается количества гонцов… неужели ты думал, что Крониган оставит без присмотра столь дорогостоящую фигуру в столь важной для него игре?! Да, двое других присматривали за тобой без твоего ведома.
— Зачем же в таком случае сюда занесло ваше высочество? Хочешь лично и точно узнать, насколько дорого твоему братцу обошлось удовольствие переманить меня на свою сторону поля?
— В любом случае не дороже денег! — небрежно поводит плечом принц. — Да и к чему мне-то знать, во сколько ты оценил все, что нас когда-то связывало, — я тебя перекупать не собираюсь! Меня другое интересует: почему?! Чего не хватало тебе — самому старому другу, самому приближенному из аристократии, которому после моей коронации светила самая блистательная карьера — хоть военная, хоть при дворе, не говоря уже о прочих возможностях?
— А с чего ты взял, что меня устраивал такой расклад? Подумаешь, радость — быть всего лишь чьей-то правой рукой, выполнять приказы, с которыми не согласен, и личные просьбы, даже если это самому себе во вред или просто не по нраву! Невелико счастье играть вторую — в лучшем случае — роль, когда имеешь право на большее, вернее — на все!